Тема обжорства издавна встречается в литературных произведениях. Но так как чревоугодие априори считалось смертным грехом, созданные в них образы обжор, зачастую, изображались в сатирическом виде. Правда, в зависимости от литературного жанра, тональность отношения могла варьироваться от осуждения угодников Мамоны до гротеска и подтрунивания над гастрономическими слабостями.
Наиболее древним примером такого сатирического описания являются главы из «Сатирикона» — произведения римского автора, который называл себя Петроний Арбитр. Ориентировочно оно датируется I веком н. э. (эпоха Нерона).
Описание «Пира Трималхиона» занимает в нем 51 главу, почти половину всего повествования. Благодаря ему имя Гая Помпея Трималхиона стало символом роскоши, чрезмерного гурманства и разнузданных удовольствий. (Так же как имя римского полководца Лукулла, погрузившегося в пучину гедонизма, породило крылатое выражение «лукуллов пир»).
Язык сатиры Петрония представляет собой единственный в римской литературе образец вульгарной латыни. Произведение считалось настолько «непристойным», что с конца XVIII века и позже все его русские переводы выходили с цензурными купюрами. Такой же «отредактированный» цензурой текст, представлен и в антологии «Библиотека всемирной литературы».
Вместе с тем искусствоведы считают, что «несмотря на крайнюю грубость слов и непристойность отдельных сцен, роман производит незабываемое впечатление природной грации и странной свежести. Едва ли можно назвать изображённые там нравы испорченными только потому, что в них меньше лицемерия, чем в современной морали».
Персонаж Петрония был весьма популярен у литераторов разных стран и поколений О Трималхионе упоминают в своих произведениях Го́вард Фи́ллипс Ла́вкрафт (мистический рассказ «Крысы в стенах»,1923), Ф. Скотт Фитцджеральд в своем реквиеме по мечте — «Великом Гэтсби»,1925 (Даже название романа первично было «Трималхион в Западном яйце»). На этого римского нувориша ссылается Виктор Гюго в «Отверженных», Генри Миллер в романе «Черная весна», 1930 года (запрещенном в США за «безнравственность») и десятки других известных писателей.
Это дань не только великому сатирическому произведению, но и высокому уровню «гастрономической» литературы. Гастроно́мия (от греч. γαστήρ — желудок) — наука, изучающая связь между культурой и пищей. В отличие от кулинарии, являющейся лишь ее составной частью, она относится к социальным наукам и искусству. В данном случае – к литературному. Тем, кто не знаком с ее великолепным образцом — «Сатириконом» Петрония Арбитра – рекомендуем обязательно прочесть. Несмотря на отпугивающее архаичное название, яркий и живописный текст понравится и ценителям литературы, и кулинарам-любителям.
Крошечная цитата из «Сатирикона», в переводе под редакцией Б.И. Ярхо:
До сих пор была закуска. Прошу приступить к обеду. При этих словах четыре раба подбежали и сняли с блюда крышку. И мы увидели другой прибор, и на нем — птиц и свиное вымя, а посередине — зайца в перьях, как бы в виде Пегаса. На четырех углах блюда мы заметили четырех Марсиев, из мехов которых вытекала обильно поперченная подливка прямо на рыб, плавающих, точно в канале. Затем было внесено огромное блюдо, на котором лежал изрядной величины вепрь, державший в зубах две корзиночки из пальмовых веток — одну с сирийскими, другую с фиванскими финиками. Вокруг вепря лежали поросята из пирожного теста, будто присосавшись к вымени. Раб охотничьим ножом ударил вепря в бок, и из разреза вылетела стая дроздов. Птицеловы, стоявшие наготове с сетями, скоро переловили разлетевшихся по триклинию птиц. Подали блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Тут же очутилось блюдо с пирожными, посреди которых находился Приап из теста, держащий корзину с яблоками, виноградом и другими плодами».
Еще более популярным олицетворением обжорства стали два персонажа сатирического романа «Гаргантюа́ и Пантагрюэ́ль», автором которого был французский писатель Франсуа Рабле. В этом объемном произведении, сочиненном в XVI веке, описание пиршеств занимает десятки страниц. (Именно в этой книге впервые упоминается знаменитая пословица «Аппетит приходит во время еды», ошибочно приписываемая самому Рабле).
Начиная писать свою фантазийную сагу о двух великанах – обжорах, отце и сыне Гаргантюа и Пантагрюэле, автор вряд ли предполагал, что со временем она станет частью народного фольклора во многих странах мира.
В 1533 году 39-летний лионский врач Франсуа Рабле опубликовал первую книгу о добродушном великане Пантагрюэле, которая содержала описание его «ужасающих и устрашающих деяний и подвигов». В следующем году Рабле выпускает сочинение об отце Пантагрюэля — Гаргантюа. Позже увидели свет еще три книги из этого цикла, в которых хронология была восстановлена. Книги великолепно проиллюстрировал французский гравёр и живописец Поль Гюстав Доре. (С раннего детства Доре поражал окружающих мастерством рисунка, например, в десятилетнем возрасте выполнил иллюстрации к «Божественной комедии» Данте).
В романе много места уделяется грубоватому юмору, связанному с человеческим телом и едой. Язык повествования проникнут атмосферой весёлого народного праздника и разительно отличается от того, которым были написаны средневековые схоластические трактаты современников автора. Поваров у Рабле могут звать Оближи, Обглодай и Обсоси, а глава повествовать «О том, как Гаргантюа вместе с салатом проглотил шестерых паломников».
Характерная особенность текста — обилие крайне подробных и в то же время комичных перечислений блюд, трапез, книг, наук, законов и тому подобного. Объёмные и скрупулeзные перечни порой образуют целые главы. Например, глава «О том, какие жертвы приносили своему богу гастролатры в дни постные» и т. д.
Впоследствии французскую кухню стали называть раблезианской по причине того разнообразия и явного удовольствия, c которым Рабле описывал еду. Что только не встретишь в книгах о Гаргантюа и Пантагрюэле: бигорская и байонская ветчины, сосиски из потрохов, колбасы и вина. Даже о кускусе и черной икре Рабле упомянул раньше всех во Франции.
Конечно же, он их не выдумал. Как и самого Гаргантюа писатель не выдумывал. Это был фольклорный персонаж, в отличие от черной икры, хорошо известный французским крестьянам того времени из галльских и кельтских легенд о великане Гаргантюа.
Менее известным литературным образом обжоры является сэр Джон Фальстаф — комический персонаж нескольких произведений английского драматурга Уильяма Шекспира. В его комедии начала XVI-го века «Виндзорские насмешницы» (или «Виндзорские проказницы») Фальстаф появляется в образе толстого рыцаря, а в двух частях исторической драмы «Генрих IV», этому плутоватому толстяку Шекспир отвел более 1200 строк, что делает его вторым персонажем по объёму текста после роли Гамлета.
Пьеса стала драмой нового типа, так как драматического действия в ней мало, а героем хроники оказывается не король, а беспринципный пьяница сэр Джон Фальстаф, фигура, знаменующая моральный и материальный упадок английской аристократии. Впрочем, это не было «ноу-хау» Шекспира. Он переработал рукопись неизвестного предшественника, написавшего «Славные победы Генриха V», где принц изображался в непривычном окружении гуляк-простолюдинов.
Шекспир увидел в этом возможность усилить комизм произведения. Если в «Славных победах» эти сцены имели второстепенное значение, то Шекспир вывел их на первый план, тем самым, иронично уравнивая их с происходившими политическими событиями. Каждую серьезную сцену он перемежал каким-нибудь эпизодом, в котором участвуют веселые забулдыги. Особенно заметной фигурой среди них был старый толстый рыцарь теперь известный как сэр Джон Фальстаф. Под этим именем он и вошел в галерею бессмертных образов Шекспира.
Автор наделил этого лукавого старикашку, постоянно готового на самые невероятные выдумки (прообраз барона Мюнхгаузена) своеобразной жизненной «философией», делающей его одновременно привлекательным и отталкивающим. Прирожденный комедиант Фальстаф готов посмеяться над всем, и прежде всего над собой. К примеру, этот выпивоха и любитель основательно поесть шутит о том, что «хорошие повара порождают обжорство». Но его юмор легко оборачивается цинизмом, а раблезианская широта — элементарным пьянством и обжорством. Он может быть нечист на руку, неискренен в словах и бесчестен в поступках. По своим качествам Фальстаф очень напоминает Панурга — одного из героев романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Тем не менее, пьеса стала популярна именно благодаря этому персонажу. Благодаря ему выражение «фальстафовский дух» стало нарицательным в обозначении безудержной веселости, неиссякаемого оптимизма, бесконечной изобретательности, упоения жизнью и «ликования плоти».
Несмотря на иное социальное происхождение, образ этого английского дворянина невольно ассоциируется с образом еще одного симпатяги – толстого оруженосца из романа Сервантеса «Дон Кихот» по имени Санчо Панса. Такой же любитель выпить и пожрать, этот проходимец иногда бывает наивным, иногда плутоватым, а частенько по-крестьянски рассудительным. Он даже пытается отговорить своего господина от нелепых поступков. «Мы лучше спустимся на землю и будем ходить по ней ногами» — приговаривает он. Со временем Санчо меняется под влиянием бескорыстного Дон Кихота. В итоге он служит ему, не требуя оплаты, из чувства уважения и сострадания к романтичному рыцарю, победителю драконов и ветряных мельниц.
Кроме упомянутого уже Гюстава Доре, великолепные иллюстрации к роману делал в свое время русский художник, архитектор и поэт Савва Григорьевич Бродский (1923—1982).
Гораздо позже, в эпоху постмодерна, в литературе появились кулинарные детективы, в которых повара запросто расследуют преступления, а сыщики отлично готовят. Одним из них был вымышленный персонаж цикла детективных романов американского писателя Рекса Стаута частный сыщик Ниро Вульф. Этот популярнейший персонаж американской массовой культуры является главным героем 33 романов и 39 повестей, множество из которых были адаптированы для радио, телевидения и кино.
Одна из примечательнейших черт облика Вульфа — чрезмерная полнота. Его помощник Арчи Гудвин (секретарь, телохранитель, а иногда и шофер), говоря о своем шефе, неоднократно упоминает «одну седьмую тонны», «двести шестьдесят четыре фунта живого веса». Живот Вульфа описывается им, как «вместилище пяти фунтов отборной ветчины, персиков, сливок и яичницы из семи яиц».
Кроме разведения орхидей, страстным увлечением сыщика являются изысканная еда и выпивка. Своих посетителей Вульф угощает отборными сортами виски, арманьяков и дорогими винами. Хотя в одиночестве предпочитает пиво. Пить его сыщик начинает с утра, после возвращения из оранжереи, и продолжает до самого вечера. Чтобы подсчитать количество выпитых бутылок, он аккуратно собирает крышечки от них. (Судя по цитатам из рассказов, ежедневная норма Вульфа колеблется от 13 до 16 бутылок пива).
Патологический гурман Вульф отличается чрезвычайно тонкими кулинарными пристрастиями и способен питаться только блюдами от швейцарского шеф-повара Фрица Брённера, колдующего у него на кухне. Либо теми, которые подают в заведении его старинного друга Марко Вукчича — ресторане «Рустерман».
По некоторым признакам, он и сам искусный повар. Так, в повести «Иммунитет к убийству» его приглашают приготовить форель для иностранного посла. В тексте упоминается и то, что он автор изысканного салата, часто встречаемого в меню европейских ресторанов.
На создание мира Великого Сыщика у американского автора «крутых» детективов ушло несколько десятилетий. На страницах романов оказалось столько описаний изысканных блюд, что Рекс Стаут в 1973 году даже опубликовал специальную «Поваренную книгу Ниро Вульфа».
У необычного детектива-гурмана имеется еще одна странность. Если у других известных частных сыщиков, время от времени, случаются запои, то у Вульфа происходят «кулинарные загулы», во время которых Вульф совершенно отключается от всех текущих дел, в том числе от своей работы.
Стоны и увещевания помощника шеф в такое время игнорирует и прочно обосновывается на кухне у Фрица, где вместе с ним обсуждает невероятно заумные рецепты, а также составляет списки продуктов для этих блюд.
Гудвин, как опытный референт знает об этом свойстве психики Вулфа и всегда «сторожит» своего шефа, стараясь по мельчайшим признакам угадать приближение грозного явления. Иногда ему удаётся предотвратить срыв, иногда эти «загулы» длятся по две недели и больше.
Гений сыска и патологический гурман Вульф не единственный персонаж в криминальной литературе, «сдвинутый» на гастрономической теме. Собственно, сам жанр весьма склонен к ее использованию, ведь, как сказала бывший прокурор, а ныне автор нашумевшего детективного романа «Ночной дозор», г-жа Фэйрстайн —
Как пример можно еще привести и кухню госпожи Мегрэ в книгах Жоржа Сименона, и частного сыщика Спенсера (который страстно готовит угощения для своей возлюбленной). Также, разумеется, Кей Скарпетту — героиню романов Патриции Корнуэлл, которая, стараясь позабыть неприятные моменты медицинской экспертизы, убегает домой, чтобы целиком погрузиться в мир изысканной итальянской кухни. И многих других персонажей. Но все они, в отличии от Ниро Вульфа, скорее относятся не к обжорам, а к гурманам. Хотя, эту тонкую пограничную грань между двумя состояниями легко утерять.
Такая же история с русской классикой. Тут и Николай Васильевич Гоголь с его «Вечерами на хуторе близ Диканьки», где вареники со сметаной сами лезут в рот, что вроде бы символизирует обжорство, но тут же, — в предисловии — подаются такие-вот «десерты» 🙂 :
Зато уж как пожалуете в гости, то дынь подадим таких, каких вы отроду, может быть, не ели; а меду, забожусь, лучшего не сыщете на хуторах. Представьте себе, что как внесешь сот — дух пойдет по всей комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы только знали: сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течет по губам, когда начнешь есть. <…>
Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами? Или не случалось ли вам подчас есть путрю с молоком? Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев! Станешь есть — объедение, да и полно».
Так что обжорство Собакевича, безусловно, чревоугодие и грех, но многостраничные, хлебосольные описания застолий в «Старосветских помещиках» и «Мертвых душах» – скорее, гурманство. В чем, кстати, автор тайком и признавался: «Дед мой (Царство ему Небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказывать».
У великого Антон Палыча Чехова культ еды прослеживался уже в ранних рассказах. Вы только почитайте его рассказ «Сирена» до обеда – это же лучшее средство для повышения аппетита:
Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, – сказал секретарь и продолжал полушёпотом: – Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом… объедение! Но налимья печенка – это трагедия!
— М-да… – согласился почетный мировой, жмуря глаза. – Для закуски хороши также, того… душоные белые грибы…«.
(Впрочем, по молодости Антон Палыч проявлял и юношеский максимализм 🙂 , утверждая, что «Человечество думало-думало, а все равно лучше соленого огурца под рюмку водки ничего не придумало». Даже, упоминаемая им селедочка, — одна из наиболее часто изображаемых закусок в русской живописи. ).
Кажется, как ни крути, к гурманам относятся великие писатели Пушкин, Булгаков, Чехов и другие виртуозы гастрономического описания вкусной еды… Упс! А как быть с поэтом эпохи Просвещения — Гавриилом Державиным, который еще прежде них, умел давать смачные, без лишнего лоска, определения: «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны»…
Или вот взять детский пример с прикроватно-икеевским Карлсоном. Он явно ошибочно причислен к сладкоежкам. Это ведь не Винни Пух какой. Прочитав статью «Тефтели для Карлсона», сами сможете убедиться, что для шведского толстячка с пропеллером — не только в «тортах счастье».
Аналогичная путаница с тремя джентльменами в одной лодке (не считая собаку). С виду, – приличные джентльмены, а как себя ведут? Ну, к кому, как не к обжорам, можно их причислить, если на протяжении всей повести (авт. Джером К.Джером) они либо думают о еде, либо говорят о ней, а в оставшееся время просто едят. (Их подозрительный рецепт ирландского рагу только подтверждает это). В общем, довольно затруднительное дело разделять по категориям любителей вкусно поесть.
Но только не в случае миниатюры, в исполнении эстрадных актеров Ильченко и Карцева. Это 100%-ное гурманство и гедонизм 🙂 .
