Образы обжор в классической мировой литературе всегда изображались в сатирическом ключе, так как чревоугодие в большинстве культур относится к смертным грехам. Но в зависимости от литературного жанра, тональность сатиры варьировалась от строгого осуждения «угодников Мамоны» до гротеска и дружеского подтрунивания над гастрономическими слабостями. Последнее непосредственно относится к классику русской литературы, баснописцу Крылову — его жизнеописание переполнено анекдотическими историями о непомерной страсти поэта к еде.
Это вовсе не означает, что обжорство поэта интересовало современников Крылова больше, чем его творчество. Но чересчур уж привлекательным оказался «фальстафовский дух» упоения жизнью, который был присущ автору классических русских басен. (Рыцарь-толстяк Фальстаф был комичным персонажем нескольких шекспировских пьес, который по словам его «создателя», воплощал «ликование плоти». Плут, гуляка и любитель «наесться от пуза», этот толстяк готов был посмеяться над всем, и над собой в том числе. «Хорошие повара порождают обжорство» — веселил он подвыпившую публику в таверне). Когда у Ивана Андреевича поинтересовались «не вредно ли ужинать?», он, накладывая себе полную тарелку, изрёк: «Ужинать я, наверно, перестану в тот день, с которого перестану обедать». Поэт был «полной» противоположностью худощавых классиков русской прозы, как Пушкин, Гоголь или Чехов. Они тоже любили обстоятельно покушать, но в своих кулинарных пристрастиях они были скорее гурманами и «словесными кулинарами». В то время, как Крылов был настоящим обжорой.
Обеденное меню Ивана Андреевича Крылова
Из сохранившихся описаний типичного обеда Крылова известно, что он мог за раз съесть подряд несколько тарелок ухи и громадную тарелку с пирожками-расстегаями вприкуску, огромные телячьи отбивные он заедал жареной индейкой, которую любовно называл «жар-птица». В качестве закуски у писателя шли блины с икрой и страсбургский паштет, приготовленный из свежайшего сливочного масла, трюфелей и гусиной печенки. Все это сопровождалось поглощением несчетного количества соленых нежинских огурчиков, моченой брусники, морошки, слив и яблок. Крылов любовно называл их «Нептуново царство».
В перерыве между блюдами Крылов налегал на квас, а после еды имел привычку запивать все двумя стаканами кофе со сливками, в которые воткни ложку – стоит. Обычно, обед классика состоял из блюд традиционной русской кухни, куда входили щи, кулебяка, жирные пирожки, жареный гусь с груздями или поросёнок под хреном. Но иногда Крылов соблазнялся заморскими устрицами, и тогда уничтожал их десятками, запивая английским портером.
За столом он так увлекался едой, что пачкал соусом обшлага, манишку и традиционный белый жилет. (Баснописец вообще был большой неряха). Еды на тарелку он накладывал столько, что та вываливалась через край. Плотно отобедав, Иван Андреевич вставал, крестился на образа, и хитро прищурившись, произносил: «Много ли надо человеку?» — что вызывало всеобщий хохот.
Наряду с другими классиками русской литературы, Крылов любил выпить. И хотя он не был пьяницей, некоторые считали его таковым из-за вечно сонной и опухшей физиономии. Тем не менее, не смотря на свою флегматичную внешность, Иван Андреевич умел живо реагировать на нападки в его адрес. Мало кто из его современников мог состязаться с баснописцем в остроумии. Например, когда один из писателей-завистников уколол его, намекая на близкое знакомство поэта с министром народного просвещения, президентом Академии художеств Оленина: «И почему это Вас все время печатают?» — Крылов иронично «отбрил» задиру: «Так ведь басни дети читают. Дети книжки рвут, вот их и переиздают«.
Зная, что баснописец за словом в карман не полезет, даже насмешник Пушкин опасался вступать с ним в «пикировки». Он любовно называл Крылова «преоригинальной тушей«, подразумевая незаурядные способности, которыми тот обладал от природы. Например, поэт самостоятельно изучил пять иностранных языков (в 50 лет даже начал переводить оригинал «Одиссеи», но по лености натуры бросил); научился неплохо играть на скрипке; одно время был заядлым картежником, с которым опасались играть на деньги. О здоровье Крылова в Санкт-Петербурге ходили легенды: при открытых окнах, зимой он разгуливал по дому в неглиже, и до самых холодов купался в канале, омывающем Летний сад (порой лез в воду, пробивая первый ледок своим тучным телом). Слыша жалобы молодежи на здоровье, он говорил: «А я вот не давал желудку потачки. Чуть задурит — так наемся вдвое…». Очевидно, Крылов, как гоголевский обжора — помещик Собакевич, был уверен, что «диету придумали французы или немцы, которые совсем ничего не знали об особенностях русского желудка».
Отзывы Крылова о царских обедах
Будучи всю жизнь холостым, автор классических русских басен до 76 лет столовался в гостях и по клубам. Не редко заезжал он обедать в царскую резиденцию, куда Крылова приглашала императрица Мария Федоровна. Правда, баснописец вечно жаловался приятелям на скудность царского стола.
К огда ехал, думал — ну, уж царские повара накормят! А что вышло? Убранство — одна краса, а еды не видно». Суп, поданный на первое, писатель обозвал мелкой лужицей, где на донышке лежала веточка зелени да вырезанные фестонами морковки. Пирожки, которыми обносили гостей за царским столом, показались обжоре не больше грецкого ореха. Да и то: «прихватил я с подноса камер-лакея две штуки, а он тут же удрать норовит… Это что ж, только пробовать дают?!» — возмущался Крылов.
…Наконец добрались до индейки. Ну, думаю, отыграюсь! Принесли серебряный поднос — а там лишь ножки и крылушки лежат, на маленькие кусочки обкромленные… Взял я ножку, обглодал, положил косточку на тарелку. Смотрю — у всех гостей так. Пустыня пустыней! Хорошо хоть царица заметила, что я грущу, велела еще мне еще подать. Хотя, индейка-то была совсем захудалая, благородной дородности никакой, явно жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели… А сладкое? Стыдно сказать — пол-апельсина! Нутро природное поваром вынуто, да взамен набито желе с вареньем. Со злости с кожей я его и съел».
Не мудрено, что по окончанию званого обеда, обжора-писатель отправлялся ужинать в Английский клуб на Тверской — старейший среди «английских клубов» России, который был основан в 1770-ом году. Крылов посещал его более 35 лет. Там он «отводил душу» — заказывал поросенка под хреном, разные кулебяки и жареные пирожки. По окончании трапезы Крылов любил вздремнуть, откинувшись на спинку стула. На стене долго не закрашивали пятно от его головы. (На этом месте собирались установить бюст классика). Членами клуба числились также такие классики русской литературы, как А. С. Пушкин, Н. А. Некрасов, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский и многие другие.
Крылов и стерляжья уха
Теперь уже не разобрать, что в забавных историях про обжорство Крылова правда, а что ложь. Но попади они в Голливуд, их подписали бы — «основано на реальных событиях». Ведь материал для забавных зарисовок черпался из жизни. Взять к примеру, басню «Демьянова уха», написанную Крыловым в 1813 году. Думаем, все помнят суть этой русской классической басни про навязчивого Демьяна, который сварил уху и пригласил в гости своего соседа Фо́ку. Когда тот сверх меры объелся ухой, хозяин назойливо продолжал предлагать соседу еще отведать ушицы:
…Т ут бедный Фо́ка мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
Схватя в охапку
Кушак и шапку,
Скорей без памяти домой —
И с той поры к Демьяну ни ногой».
Сравните это с описанием случая, произошедшего с Крыловым за ужином у сенатора Андрея Ивановича Абакумова. Как-то раз Крылов заглянул к нему и застал там несколько человек, приглашённых на ужин. Хозяин и его гости тут же пристали к Крылову, чтобы он непременно с ними отужинал. К их удивлению, Иван Андреевич вдруг стал отказываться. Он долго не поддавался, и объяснял окружающим, что дома его ожидает свежайшая стерляжья уха. Наконец Крылова удалось сообща уговорить, но под условием, что ужин будет подан немедленно. Сели за стол. Баснописец начал жадно, как пеликан, заглатывать кушанья. За короткое время о съел столько, сколько всё остальное общество вместе взятое. Но как только поэт проглотил последний кусок, тут же бросился к выходу.
П– омилуйте, Иван Андреевич, да теперь-то куда вам торопиться? – закричали хозяин и гости в один голос. Ведь вы же поужинали!
– Да сколько же раз мне вам говорить, что меня дома стерляжья уха ожидает, и я боюсь, чтобы она не простыла, – сердито ответил Крылов и удалился со всею поспешностью, на какую только был способен при его комплекции.
С ухой связаны и некоторые другие истории про Крылова. В последние годы жизни классик русской литературы каждую неделю обедал у своего давнего приятеля А. М. Тургенева, директора медицинского департамента. Тот был хлебосольным хозяином и держал отличную кухарку. Чтобы угодить Крылову, ко дню его прихода составляли меню из сытных кушаний, а количество порций увеличивали вдвое-втрое. На одном из таких обедов была подана уха с расстегаями. Рядом с поэтом сразу поставили большую миску с рыбными расстегаями. Но после третьей тарелки ухи их уже не было. Крылов восторженно и поэтично нахваливал пирожки: «Ах, какова у тебя кухарка! Недаром в Москве жила! У нас здесь такого расстегая никто не смастерит: и ни одной косточки! Так на всех парусах через проливы в Средиземное море и проскакивают! — при этом Крылов похлопывал себя по животу. «А про уху и говорить нечего. Янтарный навар!».
Однажды на обеде в Английском Клубе, один из гостей стал бахвалиться уникальной стерлядью, которую слуги выудили из Волги. «Вы не поверите, вытащили стерлядь размером вот отсюда и до… — тут он так широко расставил руки, что задел Крылова, сидящего неподалеку. Тот встал со стула и сказал: «Позвольте, я отодвинусь, чтобы пропустить вашу стерлядь».
2 февраля 1838 года классик русской басни отмечал свое 70-летие в зале Дворянского собрания на Невском. Собралось человек триста. С поздравительными речами выступили несколько министров, граф Одоевский, Жуковский и другие. Как было указано в литографированном меню обеда, угощение началось с «Демьяновой ухи». После к столу подали балык и семгу, которые таяли во рту, как весенний снег. Не обошлось и без «Крыловской кулебяки». Да чего там только не было! Беда в том, что Крылову приходилось все время кланяться и благодарить. «Какая уж тут еда, когда сердце желудок покорило. Хочешь к блюду приступить, а слезы мешают. Так и пропал обед, и какой обед! — с горечью вспоминал он через три года. — Хоть бы на дом прислать догадались!»
После смерти Крылова ходили слухи, что баснописец умер от заворота кишок вследствие переедания. Это мнение сохранилось до наших дней: нет-нет, да и услышишь, или прочтёшь, что большой поэт испустил дух от большого обжорства. (На самом деле легендарный классик скончался от двухстороннего воспаления лёгких). Последняя легенда о нем связана с его похоронами. Когда какой-то прохожий полюбопытствовал у одного из людей, шедших за гробом поэта: – А кого это хоронят? Из процессии ему ответили: – Ивана Андреевича Крылова, министра народного просвещения. – Вы очевидно ошибаетесь, – удивился тот. – Ведь граф Уваров – министр просвещения, а Крылов – баснописец. Но тот же голос из толпы сказал: – Никакой ошибки нет. Крылов просвещал народ, а Уваров в своих докладах сочиняет басни.
