Окуджава Булат Шалвович (1924–1997), русский поэт, прозаик и сценарист. Его отец был грузином, а мама– армянкой. Детство Булата прошло в Москве, в коммунальной квартире на Арбате, который он не раз воспевал в своих стихах. Зачастую, его называют одним из родоначальников бардовской песни, сотни которых он сочинил и исполнил. Но сам Окуджава всегда считал себя литератором. «Я не композитор, не певец, не гитарист, – говорил Булат Окуджава слушателям. – Просто я нашел способ, как читать свои стихи».
На долю Булата Окуджавы выпали все крупные события ХХ века: террор 37-го, война, цензурные преследования, распад СССР… Все испытания он встретил с достоинством и бесстрашием. В нем было нечто от благородного дворянина ХIХ века — не зря в своей прозе этот поэт многократно обращался к героям и темам той эпохи.
Он не желал и не умел писать об идейных эволюциях и психологических метаниях, «писать изнутри других», как называл это Толстой. Зато, он обладает редкой способностью захватывать воображение своей задушевностью, магической живописью, своими поэтическими фресками с «белым буйволом, синим орлом и золотой форелью».
Моцарт считал, что самое трудное в музыке — написать простую песенку, которую подхватили бы все. Именно это и удавалось Булату.
Окуджава сочетал в своей поэтике и традиции городского романса, и некрасовский стих, и русский символизм с его предельной многозначностью ключевых образов. Все это Окуджава трансформировал в напевные ритмы с задушевно-доверительной интонацией.
Следует отметить, что у бардовской песни имеется мощная культурно-историческая «корневая система». Первым русским бардом (в постбояновскую эпоху) был Денис Давыдов, гусар, неплохо игравший на гитаре и сочинявший романсы на собственные стихи; пела свои стихи и Каролина Павлова. Ближе к современному типу барда был Аполлон Григорьев, чуть ли не половина стихов которого была песнями – он играл на семиструнной гитаре, пел романсы и сочинил «Цыганскую венгерку», широко исполняемую по сей день: «Две гитары, зазвенев, жалобно заныли, – с детства памятный напев, милый, это ты ли?!». Канонический текст сегодня заслонен бесчисленными народными вариациями.
Наиболее известным поющим поэтом России в 1911 году стал Игорь Северянин, исполнявший «поэзы» на два-три устойчивых романсовых мотива, хоть и без гитары; существуют даже нотные записи его мелодекламаций.
Пел свои «Александрийские песни» Михаил Кузмин, аккомпанируя на фортепьяно. Не без его влияния запел в 1913 году Александр Вертинский, подлинный зачинатель жанра, чьи «ариэтки» и после его отъезда в эмиграцию были весьма популярны у молодежи, в том числе пролетарской. Возвращение Вертинского из шанхайской эмиграции в 1943 году легитимизировало жанр, его концерты проходили с аншлагами.
Но после войны «высокую» поэзию сменила песня окопная, солдатская; одновременно с нею рождалась арестантская, блатная. А поскольку и в солдаты, и в арестанты все чаще попадала интеллигенция – эти песни выросли качественно, превращаясь в образцы настоящей поэзии.
В конце 1960-х годов Окуджава обратился к исторической прозе. Отказываясь быть «статистом истории», он называл свои романы историческими фантазиями. Что стилистически было оправдано: в них трудно разделить «поэзию» и «правду».
В период 1970—1980 отдельными изданиями вышли его повести «Бедный Авросимов» о трагических страницах в истории декабристского движения, «Похождения Шилова, или Старинный водевиль» и написанные на историческом материале начала XIX века романы «Путешествие дилетантов» и «Свидание с Бонапартом».
Некоторые критики считали сочинения Окуджавы примерами литературного постмодернизма. В них и впрямь можно усмотреть и «Повести Белкина», с их постоянными отсылками к эпохе Наполеоновских войн, и «Капитанскую дочку», с ее любовно-ироничным преображением прошлого столетия. Просматриваются сюжетные цитаты Толстого. А иногда и «завуалированная фантастика» Гофмана. При внимательном изучении становится ясно, что важнейшим «пре-текстом» романа «Свидание с Бонапартом» является «Война и мир».
По всем произведениям Окуджавы рассыпано огромное количество явных, скрытых и ложных цитат классиков русской литературы.
Но в рамках блога «ARTотека еды» не станем углубляться в литературный анализ. Лучше воспользуемся возможностью привести пример аппетитного описания «шашлыка на шпаге»…
Приведенный ниже отрывок взят из романа “Свидание с Бонапартом” (1983), описывающего события Отечественной войны 1812 года.
“…Французам оленина знакома, слава богу. Они и охотники, они и гурманы. Я пробовал оленину по их рецептам. Что происходит с человеком, вкусившим этого яства?
Сердце замирает от густого пряного аромата специй и трав, и каштанов, и очажного дыма, и уже не поймешь, что это такое: олень или некое неведомое создание, так и сотворенное природой, вот так, чтобы поражать смесью тысячи божественных запахов… И ты насыщаешься, и пот выступает на лбу, и ноздри раздуваются, вдыхая эти облака, и в посоловелом взоре уже ничего, кроме сытого покоя…
Великолепно!.. Угощал меня олениной и прусский майор — временный советник. Его денщик, высокомерный, как всякий лакей, от которого зависят, с отвислыми усами и голодным взором, насаживал молодого олененка на деревянный вертел и жарил его над углями, а после обкладывал пикулями и подавал. Было божественно!..
Он делал так, французы этак, а мы поступим иначе. Пленный турок под Измаилом показал мне удобный и нехитрый способ приготовления оленины. Он вырезал из мяса лучшие куски и насаживал их на боевую шпагу, перемежая колечками лука, и все это вращал над раскаленным углем, поливая виноградным вином. Под коричневой корочкой дымилась мягкая плоть, не потерявшая природного вкуса, сок тек по пальцам, олений дух витал меж нами, и глаз был остр, и голова ясна, и мысли возвышенны, и хотелось вчерашнему врагу руку положить на плечо и сказать: «Прости, брат». А если к такому кусочку подкинуть на тарелку легкую пригоршню моченой брусники, чтобы и истинного вкуса оленины не заглушить, но и как бы добавить ей природного антуража, тогда, кто знает, может, и раскаяния подступят стремительнее...”
Булат Окуджава. «Свидание с Бонапартом»